- А ныне смеются надо мною младшие меня летами, те которых отцов я не согласился бы поместить с псами стад моих».
И сила рук их к чему мне? Над ними уже прошло время. Бедностью и голодом истощенные, они убегают в степь безводную, мрачную и опустевшую, Щиплют зелень подле кустов и ягоды можжевельника хлеб их. Из общества изгоняют их, кричат на них, как на воров, Чтобы жили они в рытвинах потоков, в ущельях земли и утесов. Ревут между кустами, жмутся под терном. Люди отверженные, люди без имени, отребье земли! Их то сделался я ныне песнью и пищею разговора их. Они гнушаются мною, удаляются от меня и не удерживаются плевать пред лицем моим. Так как Он развязал повод мой и поразил меня, то они сбросили с себя узду пред лицем моим. С правого боку встает это исчадие, сбивает меня с ног, направляет гибельные свои пути ко мне. А мою стезю испортили, всё успели сделать к моей погибели не имея помощника. Они пришли ко мне, как сквозь широкий пролом, с шумом бросились на меня. Ужасы устремились на меня, как ветер, развеялось величие мое и счастье мое унеслось, как облако. И ныне изливается душа моя во мне, дни скорби объяли меня. Ночью ноют во мне кости мои и жилы мои не имеют покоя. С великим трудом снимается с меня одежда моя, края хитона моего жмут меня. Он бросил меня в грязь и я стал, как прах и пепел. Я взываю к Тебе и Ты не внимаешь мне, стою, а Ты только смотришь на меня. Ты сделался жестоким ко мне, крепкою рукою враждуешь против меня. Ты поднял меня и заставил меня носиться по ветру, и сокрушаешь меня. Так, я знаю, что Ты приведешь меня к смерти и в дом собрания всех живущих. Верно, Он не прострет руки Своей на дом костей, будут ли они кричать при своем разрушении? Не плакал ли я о том, кто был в горе? Не скорбела ли душа моя о бедных? Когда я чаял добра, пришло зло, когда ожидал света, пришла тьма. Мои внутренности кипят и не перестают, встретили меня дни печали. Я хожу почернелый, но не от солнца. Встаю в собрании и кричу. Я стал братом шакалам и другом страусам. Моя кожа почернела на мне и кости мои обгорели от жара. И цитра моя сделалась унылою, и свирель моя голосом плачевным.
|
